Шелестом страниц безумие расходится. Кругами по воде, взмахом крыла бабочки. Аукается среди высоких мачт. Эхом катается по волнам. У Сильврена крепнет ощущение, будто он выпустил на волю то, что выпускать не следовало. Улизнувшая из рук книжонка — и когда только успела, строптивая — шорохом мягкой обложки переходит из рук в руки. Из головы в голову, тлеющими идеями, на которые только подуй и разгорится пламя, заполняя неподготовленные сознания. У пропаганды подгнивающий запах, вкус тлеющих под пальцами страниц. Она избирательна, ни разу не попалась в руки тех, кто мог бы, трубя тревогу, побежать к капитану. Обходит стороной таких, будто имея разум.
К такой мысли склоняешься невольно, ковыряя вилкой в жестяной тарелке, разрыхляя кашу на густом мясном бульоне. Сильврен сидит в заполненном до отказа помещении, утопает в задымленном углу, смотрит на жадно потребляющих пищу, пытаясь выловить дух жертвы типографии. Ему хочется вернуть пропажу, ловко вытащенную из сумки заезжего торговца. На неё есть планы. Да хотя бы пустить на растопку печи холодной зимней ночью. Работы полно — нужно до рези в глазных яблоках вглядываться в золото, серебро, хитрую платину, камни, стекляшки, дешевые и дорогие подделки, рисовать новый эскиз заказанного недавно браслета. А не гоняться за бумагой, чувствуя затылком надвигающиеся проблемы.
Каша кончается, торчать вечно в общепите и подглядывать за трапезничающими, и без того относящимися к ювелиру с великим подозрением, становится слишком обременительным. Сильврен покидает помещение спустя несколько десятков минут, так и не выловив среди потока приходящих и уходящих того, кому посчастливилось принять книжную эстафету. Последним был сомнительного вида рыболов из тех, кто не побоится в шторм отправиться с шлюпкой в бушующие воды. Тощий, как жердь, с нервными руками и цепкими мозолистыми пальцами, выжженной соломой редких волос и четырьмя десятками за сутулыми плечами, по обыкновению обтянутыми крепкой сетью, наброшенной на спину вместо верхней одежды. Книга в побелевших от напряжения пальцах смотрелась кощунственно неброско, и ювелир почти вернул её себе. А затем поскользнулся на мокрой от дождя палубе и едва не нырнул за борт. Когда очухался — рыболова и след простыл.
Сейчас на Авроре шумно — разгар дня, дел полно. Каждый находит себе занятие, даже если это «пострадать от морской болезни головой вниз через перила». Сильврин теряется в многообразии толкающихся локтей и громких разговоров. Весёлые интонации привлекают внимание, иногда ему кажется, что он слышит в непритязательных фразах мелькающие вычурные имена древних богов, которые сам читал, закрывшись в каюте, имитируя бурную деятельность. Отразились они на внутренней стороне век, на сетчатке глаза, въевшись в память лучше физических свойств серебра. Были настырными, копошась в голове червем любопытства. Да только не любопытство двигает толпой, и хорошо бы найти червоточину, пока та не разрослась чернью пропасти.
Сильврен сбивается с шага, замечая у перил человека, прикипевшего взглядом к потрепанной книжице. Та самая чертовка, вот ты где! Ювелир дергается вперед, обгоняя шагом вяло плетущегося старика, тростью выстукивающего по перилам координаты Стокгольма. Подскакивает под руку разминающегося матроса, едва не сшибая того с ног и слушая уже в затылок матерный посыл к глубинным демонам. Книга так близко, что он протягивает за ней руку, но не рассчитывает ни собственной скорости, ни идущих мимо помех. Костяшки стукаются о жестяную чашку, тут же вылетающую из лапы крупного механика. Посудина летит в море, описывая в воздухе эпитафию ювелира. Сильврен чувствует хватку через секунду, выпуская сквозь зубы разочарованный возглас. Дрянная бумажка уплывает вместе с толпой, твердь под ногами — под воздействием чужой руки.
— Ювели-и-ирр—р! — громогласное рычание ввинчивается в ухо и висок.
Упомянутый отшатывается, вернее, пытается, нарываясь на треск собственной рубахи. Держат его крепко, намертво, отпустят только под дулом 152-мм, да кто наведет. Сильврен неохотно поворачивается, морщась от впивающейся в горло рубахи. Бешеные серые глаза поют предсмертную, от небритой физиономии так и разит намеком на скоропостижную. Книжка почти вылетает из рыжеволосой головы.
— Смотри, кит! — ювелир машет рукой наугад, другой лезет в карман, над ним исходят тихой яростью.
— Думаешь, я поверю в этот бред? — в голосе святое негодование оскорбившегося.
Ситуация начинает гореть, пламенеть, исходя запашком припаленных надежд. Пока сбоку не высовывается вдохновлённое личико чьей—то малолетней дочери.
— Киииит!
Писклявый голосок привлекает внимание и к перилам, оттесняя их, движется толпа тех, кто никогда не видел огромным рыбин. Сильврен быстро чиркает вытащенным ножом по натянутому клоку ткани, выкручивается, победно усмехаясь прямо в лицо несостоявшейся смерти. Механик рычит, ругается сквозь восклицания наблюдателей на таком крепком, что можно запустить полным ходом две «Авроры». И ювелир спешит улизнуть, уйти от переполоха, пока кто—то ещё не вздумал порешить его прямо на палубе.
Далеко, впрочем, не убегает. Чья—то коварная подножка, случаем подбивающая прикорнуть внизу, и он летит под ноги идущим, со вскриком загребая чью—то шкирку в попытке удержать равновесие. Падает больно, унизительно втираясь щекой в палубу, охая неслышно под тем, кто с грохотом летит сверху, роняя суму, доверху набитую… камнями. Сильврен косится на черные блестящие грани, пока до него не доходит, что это уголь, а носом он едва не вписался в капитанские берцы. Голову поднимать боязно, но он это делает, вопросительно изгибая бровь на ответный взгляд.
Вот и приплыли.

Иногда бывают моменты, когда не знаешь, стоит ли за борт бросаться или обождать пока пронесёт. Сильврену кажется, что таких моментов в его жизни даже слишком много.
Капитанские берцы подпирают палубу, в позвонки тыкаются чужие локти, а сам он чувствует себя спущенным если не с небес, то с грот-мачты точно. Уголь лезет под ладони, мешает найти точку опоры и в какой—то момент ювелир по—настоящему обижается на реальность за всё происходящее. Пока не высматривает среди чернявых камней простую деревянную фигурку языческого божества. Она небольшая, выполнена на скорую руку, но острый лик виден отчетливо и кажется, что он смотрит своими косыми прорезями прямо за глаза, в подкорку черепа, изучая его содержимое. Сильврен ощущает дерущий мышцы озноб, хотя назвать себя суеверным не смог бы и при других обстоятельствах, куда менее приятных и безопасных.
— Слезь с меня. — пихает в бок, не жалея, чтобы дотянуться до фигурки, выхватить плод своей недавней неосмотрительности.
Мешает нога одного из молодцев, которые повсюду таскаются за капитаном, обеспечивая не то безопасность, не то просто компанию. Лезть дальше ювелир не решается, жалея пальцы. С него наконец слазят и он кое—как поднимается, натягивая на лицо одну из тех улыбок, которые говорят «я выгляжу нелепо, но погода прекрасная, давайте забудем о всех проблемах, если они у нас есть».
— Сильврен, он же ювелир, он же…
— Проблема на мою голову. — ворчит отряхивающий одежду мужичок средних лет, тащивший ведро с углем.
— Смею предположить, вы не верите в то, что говорите. — ослепительный оскал и слегка изумлённое от подобной наглости лицо — Ничего... вовсе ничего не происходит, капитан. Просто... — быстрый взгляд на мрачного матроса — ...палуба мокрая.
— Ноги у кого—то кривые. — по упомянутым неприятно проходятся ботинком, наклоняясь собирать уголь.
— Отличная погодка, не правда ли?
Краем глаза Сильврен следит за фигуркой, будто та может в любой момент уйти, отрастив себе конечности. Потратив полдня на отлов одной единственной книги, ювелир и не в такое способен поверить. Деревянный образ, наделённый чьей—то фантазией, вдохновившейся печатными историями, — и зачем только некоторых особей учат читать? — иногда несёт опасность большую, чем нож. У ножа есть острие, лезвие, рукоять — он материален, а с материальным бороться просто. Идея же, заключенная в абстрактные рамки чьего—то сознания, разносится подобное вирусу, эпидемии, грозящейся перерасти в пандемию. Сильврен точно знает, что не хочет становиться зачинателем очередной.
— Та-ак вы... гуляете? — он не может уйти и не может потянуться за фигуркой так явно, пока та, не привлекая к себе внимания, валяется среди груды рассыпанного угля, и поэтому начинает нести полную чушь — Кита видели?
Чувствуешь себя идиотом? Подожди, сынок, дальше — больше.
Матрос подбирается к вырезанному божеству уже так явно, что ювелир поддаётся нервному уколу и толкает деревяшку ногой, по ходу наступая на ботинок капитанского охранителя. Фигурка не попадет в черные от угля лапы матроса, но привлекает всеобщее внимание стуком, с которым ударяется о пустое ведро.
— За борт захотел? — охранитель шагает вперед, едва не падает, подворачивая ногу на угле, и задевает ведро, со звенящим скрипом подкатывающееся ближе вместе с языческим божком, тут же цепляющим на себя все взгляды — Капитан...
Матрос замирает ящерицей, уже протянув руку к деревяшке. Сильврен тыльной стороной ладони потирает раскрасневшуюся после удара щеку, размазывая кровь по ссадине, а неожиданно прохладный ветер подкатывает фигурку к ногам капитана. Финита ля комедия.

Отредактировано Сильврен (2016-03-18 19:21:33)

Предвкушение смерти отдает металлом, втиснутым под язык. Сильврен кривит губы в подобии улыбки, избегая встречаться взглядом с капитаном; и не из—за внезапной трусости, а лишь потому, что всё внимание приковано к чертовой фигурке. Матрос пропускает сквозь зубы испуганные ругательства, тут же затыкается, бледнея, когда понимает, кто выхватывает деревяшку из—под носа, и уже сам начинает напоминать собой нелепую статую — ужас и повиновение, запечатленные не ожидавшим работы мастером. На лице, тронутом щетиной и регулярными пьянками, явно проступает замешательство. Сильврен готов поспорить на свои инструменты, что тот понятия не имеет, когда успел открыть в себе тягу к резьбе по дереву.
Ювелир ожидает приговора, и он звучит, не привлекая к себе особого внимания. Не принято совать носы не в свое дело, да? Сильврен не вырывается и не бросается наутёк — жизнь дорога, хотя руки дороже. Их уводят с мрачной категоричностью, крепко ухватив под локоть. Ювелир невольно отсчитывает оставшиеся часы жизни, ориентируясь на звук шагов Рихарда. В голове так пусто, будто сознание профессионально прополоскали — ни одной вразумительной мысли, только мигающая тревога, запоздавшая на пару десятков минут. Допросная представляется помещением темным, проржавевшим запекшейся кровью тех, кто провинился достаточно серьезно для разговора с инструментами иного рода; давать волю фантазии можно сколько угодно.
— Слушай, — он наклоняется к матросу, вяло плетущегося рядом, косится в спину капитану, наклоняясь, чтобы занырнуть в дверь, уходя с палубы — как тебя там?
— Фомий, а что? — матрос выглядит совершенно осоловевшим, зачем—то до сих пор держит в руках уголь, чернью оседающий на руках и, похоже, уже готовится самостоятельно отбывать в мир иной.
— Да так. — Сильврен выпрямляется, стараясь запомнить дорогу под аккомпанемент тычков под ребра — Познакомимся перед смертью.
Матрос крупно вздрагивает, замирает, сбиваясь с шага, что незамедлительно приводит к грубому окрику. Ювелир надеется, что такой легкой провокации хватит, чтобы Фомий разговорился сам, тогда ему не придётся каяться, оправдываться, рассказывать о книге, в конце концов — придумает что—то, скажет, что повелся на любопытство, не знает даже, что за фигурка такая и кого изображает. Убедительность.
Жесткий каркас стульев впивается под колени, в спину, заставляя в красках представить предстоящий разговор. Сильврен изучает допросную, пока матрос стучит зубами в полуметре от него. Руки немилосердно оттягивает кандалами; он на пробу шевелит запястьями, убеждаясь в том, что не сможет освободиться, если не выбьет себе сустав. Но для таких ухищрений ситуация явно не настолько плачевная.
Ювелир искренне в это верит даже, когда охранители покидают комнату, оставляя их наедине с Рихардом. 
— Я не виноват! — тут же голосит Фомий, захлебываясь воздухом, дергаясь до цепочного звона — Это всё рыжий! Он мне подсунул! Вот, чем занимается в своей конуре, ещё неприкаянного из себя строит...
— Что ты несешь? — риторически вопрошает Сильврен, опуская голову под капитанским взглядом и прощаясь с изначальной задумкой — Я с металлами работаю, идиот.
— Враньё! Еретик!
Ювелир силится пнуть матроса, но тот дергается в сторону, не падая вместе со стулом только потому, что ножки привинчены к полу. Предусмотрительно. Сильврен косится на деревянную фигурку, думает всего секунду, напрягая руки, и натягивает на лицо самую выразительную маску заочного раскаяния. Капитан не идиот, и так понятно, играть с ним в неубедительность лучше на расстоянии пушечного выстрела, а не в ситуации, когда не удастся в собственной непричастности убедить и заготовленную на суп черепаху.
— Я случайно увидел. — кивает на фигурку, мельком смотрит на Рихарда, старательно игнорируя натужно засопевшего матроса — Хотел посмотреть да этот, — косится на Фомия — разорался, мол, «моё, моё»! Деревяшка же, капитан. — честный взгляд, с таким поспоришь только в степени крайней подозрительности — А он уцепился в неё, как в злато.

Ювелир иррационально обижается уже на то, что его слова заведомо причислены ко лжи даже раньше, чем он успевает открыть рот; а ведь правды в ней 80%, только приукрашена слегка, но тут уж стоит винить только тягу к театральщине. Да, пожалуй, стоило избрать иную стратегию, но отступать сейчас значит слишком явно дискредитировать себя. Вот уж не думал он, что последствия будут настолько обширными, когда брал в руки чертову книжонку.
Нож привлекает внимание рыболовным крючком, цепляет, не позволяя отвернуться и счесть блик, скользнувший вдоль лезвия, забавной галлюцинацией расшалившегося сознания. Рассматривая деревянную фигурку, Сильврен уже ни в чем не уверен — ни в собственном рассудке, ни в чужом. Фомий уверенности не добавляет, выстукивая челюстями уже новый, презабавный ритм, чертовски напоминающий похоронный.
Капитанские шаги метрономом отмеряют падающие секунды. Ювелир молчит, смотрит перед собой с видом крайней задумчивости, пока матрос трясется осиновым, исходит седьмым. Напряжение растет, затапливает воздух, искрит в пространстве, отлично оттеняя кровавые фантазии, табором бегающие в голове Сильврена. Он знает, по крайней мере, пять неприятных применений этому ножику, и вовсе ему не хочется угадывать, а то и считать вслух по мере практики, сколько их знает капитан. Судя по лицу Фомия, тот хочет этого ещё меньше. Так почему же ты молчишь, скотина трусливая? Ювелир поднимает взгляд выше, встречаясь с пустыми глазницами деревянного божка, должно быть, развлекающегося в своей крохотной физической оболочке, и кривит губы.
— Стрибог, кажется. — Сильврен со вздохом сдаётся, понимая, что добиться чего—то вразумительного от матроса сейчас, когда тот находится на грани истерического обморока, возможным не представляется даже в самых смелых мечтах — Я действительно увидел его случайно.
По воле очень коварного случая, подкатившегося к капитанским берцам.
Случайно ли по коленям проходится сквозняк, он не знает, но может себе представить, как под ноги катится голова. Благо пока что представляет не свою. Ювелир хочет добавить, что не следует что—либо разделять в таком тесном помещении, ведь он не переносит даже вида крови, но решает не лгать лишний раз — вдруг Рихард решит проверить?
— А вот откуда... — выразительно смотрит на матроса, дернувшегося поглядеть в ответ по-совиному круглыми глазами — Это уже не ко мне, капитан.
Что именно ещё к нему — не уточняет, решает обождать и послушать, что скажет Фомий, быстро доходящий до нужной кондиции под взглядом Рихарда. Хороший стимул, заточен на славу.
— Я не!.. — запинается, сглатывает лихорадочно рвущееся на язык враньё, оглядывается в полной растерянности на молчащего ювелира, с преувеличенным вниманием рассматривающего стены, и сдаётся — Я не зна-а-аал, — тянет, захлебываясь подступающей к горлу панике — что это! Так, просто... просто мастерил! Почитал про него, думал и-игрушку племяннице сд-делать... да это же деревяшка, капитан!
Сильврен закатывает глаза, едва удерживаясь, чтобы не начать нетерпеливо постукивать ботинком. Ему бы услышать про книжку, хоть что—то. Но матрос начинает истерить уже по-серьёзному, дергает руками, выпучиваясь на безмолвного деревянного божка, и тут уже ювелир не выдерживает — тянется пнуть, попадает метко под колено, доводя до нервной, но тихой икоты.

Происходящее напоминает Сильврену неторопливую беседу за жестянкой крепкого чая, выкручивающего вкусовые рецепторы судорогой. Такой подают на завтрак, обед и ужин по первому же требованию любителей поскрипеть зубной эмалью от заваренной кипятком травы. Единственное отличие, немаловажное и определяющее тон самой беседы, легко снимает рельефный слой, осыпающийся опилками на пол. Ювелир порадовался бы тому, что божок потерял свой внешний облик, да только основная проблема не исчезла — книжка всё ещё путешествует по просторам крейсера и, дьявол её побери, неизвестно, в чьи руки попадет в следующий раз. Попадись ей на пути неуравновешенный артиллерист и все они, возможно, взлетят в воздух во имя забытого божества.
— Книга. — Фомий хмурит лоб, нервным взглядом оббегает всю комнату, задерживаясь им почему—то на капитанских берцах, и силится, видно, что искренне пытается, но не может, вспомнить название — У неё... обложка мягкая. Старая такая, потрепанная. Мне её... — осекается, копаясь в явно дырявой памяти — Нашёл я её. На палубе.
Сильврен представляет себе упомянутую — всю, вплоть до завернутых им же уголков в самом конце; воскрешает в памяти оглавление, поплывшую местами нумерацию страниц, жирный черный линий редких рисунков, напоминающих смутные видения сумасшедшего. Вспоминает и скорее чувствует, чем ловит на себе выразительный взгляд матроса. Брови удивленно ползут вверх, ювелир вытаращивается в ответ с таким возмущением, будто его только что обвинили во всех грехах — смертных, посмертных и загробных сразу.
- Ты действительно ответил на мой вопрос. Я даже думаю, что правдиво. — вот тут Сильврен чувствует гуськом спускающийся вдоль лопаток озноб — Но ты не сказал всего, не так ли? — в точку, капитан — Почему ты вообще полез за этой вещицей? Не мог удержаться, так в тебе бурлила любовь к прикладному искусству резьбы по дереву? Нельзя было подождать, пока матрос её поднимет, а затем попросить посмотреть?
Ювелир теряется не то от обилия вопросов, не то не успев переварить возмущение, не то просто под наточенным практикой взглядом. В другой ситуации он бы замолчал из чистого упрямства, но здесь так уже не получится. По крайней мере, если ему не удалось выловить книжонку, то, возможно, удача выпадет капитану.
— Ничего нового вы не услышите. — Сильврен старается схватить за хвост крутящуюся на краю сознания мысль, но сбивается, гадая, а каким, собственно говоря, образом, сообщить Рихарду о том, что во всей языческой заварушке виноват он сам — Книжка про, — делает паузу, косясь на притихшего матроса — божков каких-то - сказки, одним словом. Гуляет теперь по рукам.
И сознаниям. Фомий щурится с подозрением, открывает рот, чтобы сказать что—то обвиняющее, но ювелир его опережает.
— У торговца видел. — имя назойливо идет на язык, но он его не называет — Заходил ко мне на бартер, всё пытался выменять кипу отсыревшей бумаги на камни. Может что—то стащить хотел, я в подробности не вдавался. — и сам стащил — Говорил много, предлагал мало. А эта книжка... валялась полдня на столе, я даже внимания не обратил.
Ошибка типографии и правда лежала без дела, пока он занимался заказом, да вот после как—то всё завертелось, что даже не вспомнить, где именно посеял.
— Обычная бумажка, ничего особенного. — пожать плечами получается неловко, кандалы сковывают движения уже почти привычным натяжением, от которого Сильврену уж очень хочется избавиться — Но... — неопределенно морщится, кивает на фигурку в углу — Я найти хотел, уж больно она странная.
Констатация повисает затягивающейся паузой и Фомий вдруг прерывает её, подпрыгивая на стуле до натужного скрипа цепей.
— Что ж это получается? — в голосе почти священный ужас, такой концентрированный, что Сильврену хочется встать и зааплодировать.
Ювелир почти уточняет, что же там «получается», когда, наконец-то, вылавливает из памяти лицо человека, стоявшего у перил. Мальчишка лет четырнадцати, щуплый, шустрый — видно, что бывший карманник или, как минимум, малый с ловкими руками, служащий подхватом за еду и практику определенных навыков. Вот и где искать того, кто может даже в бочке спрятаться?
— Капитан, помилуйте! — матрос снова за своё — Не знаю, о чем он говорит!

Отредактировано Сильврен (2016-04-06 20:12:40)