Ночь опустилась на землю, старинным феодалом спускаясь во свои владения, медленным, тихим и надменным шагом, стучу ноготками черных, костлявых пальчиков, по крыше, и заглядывая в окна.
- Отче наш, ежели есть ты на небесах…
Тусклый свет лучины колыхался из стороны в сторону от легкого сквозняка в невысокой комнатке, где на коленях пред иконой сидел человек с кожей, подобной грязи и черной рясе.
-… как на небесах и на земле…
Мужчина крестился время от времени, то ускоряя фразы, то протягивая их нараспев.
За стенами его небольшой церквушки и тесной, аскетичной кельи стоял 2073 год. Была середина весны, но холода все еще держались, заставляя Маркуса кутаться плотнее в рясу, одевая под нее в дополнение пару теплых свитеров, которые порядком износились за это все время. Но старик не сильно расстраивался. Час от часу ему в дар приносили какие-то одежды, немного еды и воды, что диакон очень ценил в людях. Осло был весьма набожным Полисом, где люди почти ежедневно являлись в церкви. А если не ежедневно, то уж точно по воскресным службам.
-… И прости нам долги наши…
Года тянулись долго, но и так же быстро убегали песком сквозь пальцы так, что мужчина не успевал понимать, как его дни волочились в этом здании и в этом Полисе, но лошадиным табуном, пронеслись мимо.
-… Отца и Сына, и Святого Духа.
Сверху, в районе главного входа, куда утром приходят миряне, скрипнула дверь.
- Аминь. - Прошептал Маркус и в этот момент, над его головой, что-то гулко упало.
Мужчина аккуратно встал и, сгорбившись, принялся выходить из своей кельи. Несколько медленных секунд спустя, его сухонькая, словно тростинка, нога ступила на скрипучие половицы главной залы.
- Дева Мария…
В проеме главного входа беспамятно лежал молодой мужчина. Маркус быстро зашагал к нему, разрывая ночную тишину шуршанием рясы и половым скрипом. Его темная голова просунулась в выход, выглядывая, нет ли кого? Но улицы в такое время были пустынными, словно зона отчуждения. Падре присел, уложив два пальца на горло мужчине. Старая медецинская привычка. Пульс был отчетливый.
«Живой». Перекинув его правую руку себе через шею, Лейн принялся вставать, взгромоздив на себя ночного посетителя.
- Вставай, сынок. - Что-то теплое и мокрое просочилось сквозь рясу, касаясь тела священника. Дьяк приложил руку к тому месту и поднес к глазам — кровь.
- Где же тебя так-то у нас, а? - Ответа он не дождася. Человек со стеклянными глазами пришел в слабое сознание, волоча ноги по полу, кое-как облегчая труд святому отцу.

Темнокожий капеллан уложил его топчан, стягивая все вещи с торса. Четыре глубокие, рваные раны и одно пулевое ранение. Падре думал, что сами демоны спустились на землю и искромсали этого юношу. Ведь откуда еще можно было сразу схлопотать такие увечья?
Темные руки вспотели от волнения. Тени от, многочисленно зажженных, лучин и керосинок  зловеще плясали, когда праведник ходил по небольшой комнатке, где он обычно проводил время днем. Из закромов своих вещей он выудил старую сумку, где были сложены все его инструменты, которыми он не пользовался уже около десятка лет. Но сталь была хорошей и коррозия не успела ничего коснуться своими коричневыми зубами. Он подошел к мужчине, обмакивая влажной тряпицей голову. Легкий жар начал его одолевать.
«Надеюсь, выживет. О, Иисусе распятый, помоги мне!» И он приступил к делу.
Печь разгорелась быстро. Кастрюли кипели, проваривая грязные тряпки, дезинфицируя их.
Игла плясала в сморщенных, как чернослив, руках, выписывая узоры и зашивая раны. Где-то подрезать. Где-то подшить. Когда-то ему говорила мать: «сынок, если хочешь хорошо сшить человека, то запомни: желтое — к желтому, белое — к белому.» Так он и жил. Так и шил. Но потом забросил. Хотя, талант не пропьешь. А Маркус и не пытался; Больше всего времени ушло на пулю, которая вспорола плоть и застряла в плече в кости. Пришлось делать более глубокие разрезы. Но все же, старый хирург, с Божьей помощью, справился.
К утру, когда дело было закончено; игла перестала плясать в безумном танце; печь качегарить, а кастрюли кипятить воду, старик рухнул на старое кресло, читая молитвы за здравие и поправление больного, осеняя больного крестом.
«Что не так с этим миром?»

День. 17 апреля.
Он тяжело вздохнул и закашлялся. Маркус открыл сонные глаза, глядя на больного.
- Проснулся?- Пробасил его уставший старческий голос. - С Днем Рождения, сын мой.
«Хвала тебе, Иисусе».

Мужчина недовольно покачал головой, когда молодой человек попытался встать. Поднявшись со стула, Маркус подошел к нему и положил руку на голову, пробуя температуру – все еще горячий, но уже не так сильно, как несколько часов назад.
- Вам, сын мой, нельзя еще так резко шевелиться. Благодарите Бога, что Вы забрели ко мне.
Падре сел обратно на стул, поправляя рясу и потирая сонные глаза указательным и большим пальцами.
- Вы находитесь в моей церкви. Ночью пришли весь израненный и к тому же, с пулевым ранением.
Он тяжело вздохну, сидя на старом стуле, который успел уже осточертеть за несколько часов сидения на нем.
Быть святым отцом тяжело. Ни сквернословь. Ни выпить. Ни прелюбодействовать. Ни завидовать. Будь добрым и помоги страждущему.
- И скажите спасибо Отцу нашему, что мать моя была хирургом и меня научила этому ремеслу. – Он вновь помолчал, давая очнувшемуся больному спокойно думать над его словами, никуда не торопясь. Да и куда мог спешить диакон в его возрасте? Только в деревянную усадьбу на глубине двух метров под землей без дверей и окон. Ближе к богу. Ближе к Отцу своему.
- Где Вас так, сын мой, потрепали? И, я Вас раньше в Полисе не видел. Вы не местный?
По больному было видно, что он что-то ищет глазами и весьма обеспокоенно.
- Ваше оружие я сложил на том столе. – Он рукой указал на дальнее деревянное изделие на ножках, где было сложено все. Когда он раздевал мужчину, при тусклом светеон смог узнать, как зовут этого мужчину. Именная куртка. Альберт Минц. – Оно мешало мне вас оперировать.  И постарайтесь пока не шевелить правым плечом. Пуля вошла слишком глубоко и повредила Вам кость.- Дьяк встал, собираясь пройти к себе в келью и немного поспать. Сон окончательно поглощал его старческое тело, наваливаясь на темные веки тяжелыми мешками, придавливая их вместе с законом всемирного тяготения. Он встал в дверях, не поворачивась.
- Я – Маркус Лейн. Диакон в этой церкви и хирург по совместительству. Альберт Минц, я советую вам не высовываться наружу. Просто отдыхайте, иначе навредите себе и обратно не вернетесь. Я загляну к вам чуть позже с едой. А сейчас мне надо отдохнуть. Да сбережет Вас Господь, Альберт.
И он удалился, медленно ступая по ступеням, шурша рясой, хватаясь руками за стены. Его слегка пошатывало. Благо, сегодня службы не намечалось, если никто не решиться просто так заскочить в нему исповедаться. Одно радовало Лейна, что статуя Христа стояла прямо посреди церкви и любой желающий, если не находил падре на виду, мог спокойно покаяться Иисусу, не боясь ничего.

Отредактировано Маркус Лейн (2016-04-02 18:19:50)

Падре не ответил, когда уходил, про себя лишь подумав, что алкогольные запои, один из смертных грехов. Через несколько мгновений, пожилой мужчина уже спокойно отдыхал на лежанке в своем темном алькове.
Время текло без промедлений, ускользая меж  темных пальцев старого капеллана, который полу-спал, полу-дремал, слушая одним ухом – не вошел ли кто. Не вошел. Либо это было настолько тихо, что испортившийся к старости слух, не смог различить легкого шуршания подошвы о половицы.
Солнце ловким спортсменом перемахнуло через зенит при помощи шеста, успешно клонясь к своему дневному финишу. Марк поставил ноги на каменный пол, протер глаза и неспешно побрел к раненому, в надежде, что тот остался лежать на месте.
К счастью - остался. Лежал недвижимо на спине. Мужчине хотелось верить, что бедолага поспал с такими болями хоть несколько часов.
Батюшка растопил печь недалеко от больного и принялся делать навар, отдаленно напоминающий чай, но не менее приятно пахнущий. Через несколько минут запахи витали в келье, заполняя собой пространство. Они окутывали легкими одеждами этих людей, незримыми человечками садясь на плечи и, подобно вору, закрадываясь в нос, но даруя приятные ароматы, будоража рецепторы.
- Просыпайся, сын мой. Вам нужно принять питье, дабы восстановить хоть как-то силы.
Падре подошел к больному, приподнимая его голову одной рукой, второй подставляя деревянную миску с чуть охлажденным отваром.
- Ваша рука будет работать, хвала Отцу. Но над ней придется долго работать, чтобы привести в работоспособное состояние. Пейте это, Альберт. Ибо напиться чем-то иным я Вам не позволю.